Неточные совпадения
До первых
чисел июля все шло самым лучшим образом. Перепадали дожди, и притом такие тихие, теплые и благовременные, что все растущее с неимоверною быстротой поднималось в
росте, наливалось и зрело, словно волшебством двинутое из недр земли. Но потом началась жара и сухмень, что также было весьма благоприятно, потому что наступала рабочая пора. Граждане радовались, надеялись на обильный урожай и спешили с работами.
Настоящий
рост Александровска начался с издания нового положения Сахалина, когда было учреждено много новых должностей, в том
числе одна генеральская.
На следующий день он казался несколько бодрее, как вдруг приехал Павел Трофимыч и сообщил, что вчерашнего
числа «новый» высек на пожаре купца (с горестью я должен сказать здесь, что эта новость была ложная, выдуманная с целью потешить больного). При этом известии благодушный старец вытянулся во весь
рост.
Замечу мимоходом, что, кроме моего отца, в роду нашем уже никто не имел большого сходства с княгинею Варварою Никаноровной; все, и в этом
числе сама она, находили большое сходство с собою во мне, но я никогда не могла освободиться от подозрения, что тут очень много пристрастия и натяжки: я напоминала ее только моим
ростом да общим выражением, по которому меня с детства удостоили привилегии быть «бабушкиною внучкой», но моим чертам недоставало всего того, что я так любила в ее лице, и, по справедливости говоря, я не была так красива.
В
числе провожатых причта неизменно появлялся седоватый и всклокоченный, с разбегающимися во рту, как у старой лошади, и осклабленными зубами, огромного
роста, дурак Кондраш. Несмотря на то, что добродушные глаза его ничего не выражали, кроме совершенного бессмыслия, он непривычному взгляду внушал ужас и отвращение. Но во исполнение непреложного обычая, всем, начиная с матери нашей, доводилось целоваться со всеми, до Кондраша включительно.
Нас тут же всех поголовно переписали и велели немедленно явиться в правление для окончательного распределения по отрядам (par escouades). Я помню, в
числе соискателей меня в особенности поразил один инородец: при трехаршинном
росте и соразмерной тучности он выражал такую угрюмую решительность, что самые невинные люди немедленно во всем сознавались при одном его приближении.
В этой большой партии в
числе множества всякого народа в женском отделении были два очень интересные лица: одна-солдатка Фиона из Ярославля, такая чудесная, роскошная женщина, высокого
роста, с густою черною косою и томными карими глазами, как таинственной фатой завешенными густыми ресницами; а другая — семнадцатилетняя востролиценькая блондиночка с нежно-розовой кожей, крошечным ротиком, ямочками на свежих щечках и золотисто-русыми кудрями, капризно выбегавшими на лоб из-под арестантской пестрядинной повязки.
Из
числа всей ее челяди самым замечательным лицом был дворник Герасим, мужчина двенадцати вершков
роста, [Мужчина двенадцати вершков
роста —
ростом в два аршина и двенадцать вершков, почти два метра.)] сложенный богатырем и глухонемой от рождения.
Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей — преимущественно молодежи, в
числе которой были Денисов,
Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером.
В
числе господ свиты
Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует — или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, — подумал теперь
Ростов… — И сто̀ит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что̀ значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал
Ростов.
На заре 16-го
числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай
Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге.
26-го
числа из Перервинского монастыря бежал в Москве из подворья иеродиакон Паисий да монахиня Магдалина,
росту среднего, лица белого, волосов темно-русых, ходы скорой, очей серых, говорит слитовска.
Запись дошла до рокового
числа сорока трех тысяч.
Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов стукнул колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.